целом – отлично. Но лично мне они кажутся несколько странными, поскольку мне всегда казалось, что дети имеют значение просто потому, что они имеют значение – они такие же люди, как мы, разве что поменьше и с другим уровнем потребностей. Они не отдельный вид: они «уже» и «еще не». Более того, мы были ими, а они и есть мы, хоть иногда мы и забываем об этом (и под забыванием я имею в виду буквальное забывание в понимании Винникотта: достаточно хорошие родители дают ребенку возможность забыть об опыте пребывания на их руках, в то время как удел родителей – продолжать помнить о ребенке). Прославление нерожденных по вполне понятным причинам оказалось сопряжено с риском. Но у пролайферов нет никаких причин отбирать у нас право на признание ценности континуума между уже существующей и потенциальной жизнью (континуума, который для меня иногда воплощается в поразительном, пускай и явно биологическом факте, что матка новорожденного младенца уже содержит все свои яйцеклетки – иными словами, что яйцеклетки, которые однажды могут стать внуками беременной матери, живут внутри нее с ее рождения).
Заботиться о неродившихся детях вовсе не значит настаивать на том, что все неродившиеся существа должны появиться на свет. Забота заключается в признании того, что к тому моменту, когда вы закончите читать этот абзац, в мире родятся около 250 детей для будущего, которого не существовало, когда вы начали его читать. Так что прежде чем откинуться под кайфом величественного безразличия к тем, кто переживет нас, нам стоит признать, что безразличие к тому, что будет после нас, вероятно, ничем не отличается от сбрасывания токсичных отходов, которые гарантированно отравят всех, кто вступит с ними в контакт. А затем можно поспорить с тем, что, поскольку вы никогда не встретитесь с заболевшими людьми лично и вряд ли будете живы, когда они заболеют, или поскольку вам в принципе не то чтобы симпатичны люди – особенно малыши, рыдающие в самолетах, – то вы свободны от любых обязательств. Вовсе не обязательно доказывать индивидуальность эмбриона, проводить вечеринки для будущих матерей, диснеефицировать Таймс-сквер или относиться к существам будущего и настоящего как к этически идентичным, чтобы понять, что подобная логика морально неприемлема.
Климатический кризис не станет дожидаться, пока мы освободим людей от неверной привязанности к репродуктивному футуризму. У нас нет времени на то, чтобы вся планета подписалась под лозунгом «Не рожайте, а заводите сородичей!» С двойной уверенностью (столь распространенной в академических и левых кругах) настаивать на том, что если бы мы просто приняли правильную формулировку проблемы (или, по крайней мере, согласились в выборе формулировки, от которой точно стоит отказаться), то стали бы на шаг ближе к образованию жизнеспособных союзов, необходимых для сосуществования и выживания, – всё это пустая трата времени, которого у нас уже нет. Вместо того чтобы искать единственную рамку для мобилизации людей в связи с климатическими проблемами, мы куда вероятнее выиграем от принятия разнообразия, воплотив то, что Феликс Гваттари однажды представил в «Трех экологиях» как «созвездие отдельных групп, сходящихся в своего рода единую разобщенность, прагматичную сплоченность без плотности».
Об экологическом диспуте на острове Манеру в Индонезии, где стороны с чрезвычайно отличными друг от друга приоритетами и мнениями собрались, чтобы противостоять лесозаготовительной компании, Коннолли пишет: «Возникшая группа не была союзом – и уж тем более сообществом; она была подвижным комплексом интересов, тревог и критических перспектив с парой сияющих пятен идейного родства и общности. Каждая из сторон, например, противостояла компании по заготовке леса, но кто-то искал здесь идеал дикой природы, в то время как другие пытались отстоять леса как живые точки пересечения между людьми, лесом, животными и растениями. И даже о победе у каждой из сторон были свои представления»[138]. И даже о победе у каждой из сторон были свои представления: в подобных диссонансах нет ничего плохого. Это лишь значит, что люди отличаются друг от друга. Учитывая, что добрая половина населения Соединенных Штатов так увлеклась климатическим отрицанием (и/или его близнецом – эгоистичным сурвивализмом), что некоторые готовы взяться за оружие, чтобы противостоять декарбонизации, нам потребуется мудрость множества умов, чтобы маневрировать между этими различиями. Многие из этих людей далеки от квирного, многовидового представления об экосправедливости. Но в конечном итоге они могут прийти к пониманию того, что за свободу не потерять свой дом, здоровье, источник дохода и продовольствия или будущие перспективы для своих детей и детей своих детей, тоже стоит побороться. А кроме того, они и сами могут научить нас кое-чему о свободе, заботе и принуждении – тому, чего мы еще не знаем, даже – или особенно – когда уверены в обратном.
МУЗЕЙ ПУТЕШЕСТВИЙ – КОНЕЦ ИГРЫ – ДВОРЕЦ СОВРЕМЕННЫХ СВОБОД – НАШИ ДЕТИ И ДЕТИ НАШИХ ДЕТЕЙ – ЧТО БУДУЩЕЕ СДЕЛАЛО РАДИ МЕНЯ? – И СНОВА УРОДЛИВЫЕ ЧУВСТВА – ПОЛИТИКА И ТЕРАПИЯ – ЕЗДА В СЛЕПЫХ ЗОНАХ
Когда экономисты пытаются осмыслить глобальное потепление, они занимаются так называемым «переучетом будущего», при котором «выгода людей в будущем сопоставляется с ценой, которую они платят за нее в настоящем». Предвосхищая будущее, можно приписать ему высокую или низкую льготную ставку, как объясняет климатолог Дэвид Ходжкинсон: «Если при анализе затрат и прибыли используется высокая ставка, она практически полностью обесценивает грядущие выгоды, не придавая никакого значения интересам людей будущего». Если же ставка низкая, то нынешнее поколение должно «срочно принести жертвы ради благополучия людей будущего». Экономисты и политики по сути переучитывают будущее по полной, придавая «меньше значения интересам людей, которые находятся в более отдаленном будущем – просто потому, что они где-то там». Ходжкинсон продолжает: «На международном уровне преобладает мнение об изменении климата примерно такого рода: „Почему я должен беспокоиться о будущих поколениях? А что они сделали ради меня?“» Что и говорить о противоречии между этим преобладающим мнением и другим, которое, как, например, Конституция ирокезов (Ходеносауни), настаивает, что мы должны «учитывать и прислушиваться к состоянию всех людей и всегда иметь в виду не только настоящее, но и будущие поколения – даже те, чьи лица пока скрыты под поверхностью земли – нерожденное будущее Нации».
Маневрировать между полюсами ответственности ни перед кем / ответственности перед всеми нелегко. Даже если мы склоняемся к последней, нашим амбициям бросает вызов масштаб наших возможностей, не говоря уже о том, что, когда дело доходит до заботы, всегда остается вопрос «неухватывания». «Хорошо относиться к кроликам – значит плохо относиться к их паразитам». Более того, определенные этические проблемы скрыты
